Отечественный
китаевед П.Е. Скачков считал, что «с полной достоверностью можно говорить о
знакомстве китайского народа с русским и с названием нашей страны еще в XIV
в.»[1].
Можно вполне обоснованно предположить, что это знакомство состоялось даже
раньше, так как в XIII в. и Киевская
Русь, и Китай (точнее, все государства, существовавшие тогда на его территории),
были завоеваны монголами и вошли в состав Монгольской империи.
Китайские
источники сообщают: «При Минской династии [1368–1643 гг. – B .У. ] Россия, будучи преграждена Великой степью, не имела
сообщения с Китаем»[2].
После монгольских завоеваний прошли века, Золотая Орда распалась, и
централизованное, усилившееся Русское государство само двинулось на восток. В
XVII в. произошла новая встреча с монголами, от которых русские землепроходцы
получили первые надежные сведения о Китае и ведущих туда дорогах. Однако дойти
до Китая по суше было непросто: XVII в. – время ожесточенной борьбы за
господство на Дальнем Востоке и в Центральной Азии между Китаем, усиливающимися
маньчжурами и различными группами монголов. В итоге этой длительной борьбы
маньчжурская династия Цин установила свое господство над Китаем и Монголией.
Почти одновременно Россия вышла к берегам Тихого океана и утвердилась на
Дальнем Востоке.
Граница
между Россий и Цин проходила через Монголию, поэтому монгольский язык был
необходим для осуществления приграничных контактов, а также русско-китайских связей в XVII–XIX
вв. Кроме того, до середины XIX
в. почти все русские посольства и духовные миссии (по китайским представлениям,
они являлись «данническими») ездили в Пекин через Монголию.
В
«Землеописании Китайской империи» о России говорится: «От Пекина считается (до
Петербурга) более 20 000 [ли]. С данью в
столицу приезжают через Кяхту, Халху и Калган»[3]
(Калган – пограничная застава в Великой Китайской стене). Этим установленным
китайским правительством путем ехали русские миссии в Пекин. Путешествие по
территории Монголии занимало более двух месяцев. Поездки осуществлялись через Ургу (современный Улан-Батор), и
ургинские наместники поддерживали непосредственные контакты с русскими
властями. Это обстоятельство не в последнюю очередь способствовало возрастанию
роли Урги, ее превращению в столичный город.
Языковая
политика маньчжурских правителей была активной. Сами маньчжуры заимствовали
алфавит у монголов в начале XVII в., они также успешно освоили китайский язык,
который вскоре стал для них родным. Маньчжурский язык широко использовался в
деловой и официальной переписке, в том числе для переписки с комендантами пограничных крепостей (острогов),
иркутским генерал-губернатором, кяхтинским градоначальником и другими русскими
должностными лицами. Поэтому документы на
маньчжурском и монгольском языках имеют важное значение для изучения истории
русско-китайских отношений. Даже титул «богдыхан», который на протяжении веков являлся в
русском языке стандартным титулом китайского императора, является монгольским
словом (монг. bogda
qagan «высочайший правитель»).
B XVII
в. русско-китайские переговоры осложнялись тем обстоятельством, что в России не
было людей, владевших китайским или маньчжурским языками – государственными языками
империи Цин. Переговоры (например, миссии Ф.И. Байкова, речь о которой пойдет
ниже) велись при посредстве монгольского языка. В 1668 г. по распоряжению
тобольского воеводы П.И. Годунова (умер в 1670 г.) была предпринята попытка
организовать в Тобольске школу переводчиков с монгольского языка, который
достаточно широко употреблялся в официальном делопроизводстве и был необходим
для контактов с соседними монгольскими народами[4].
Ценное собрание документов на монгольском языке,
относящееся к раннему периоду истории династии Цин (1636–1670 гг.), было
недавно опубликовано Университетом Внутренней Монголии в Хух-Хото[5]. Эти документы касаются
главным образом Монголии и Тибета. Но среди них имеются два императорских
указа, непосредственно связанных с прибытием в Пекин первых официальных русских
миссий.
Рассмотрим
оба эти документа.
Документ 1.
Tpaнслитерация
монгольского текста:

Перевод:
Послание
русскому белому царю.
Повеление
императора государства Дай Цин. Дано Белому царю Русского государства.
Хотя
твое государство находится далеко на северо-западе и изначально не имело связи
со Срединным государством, ныне ты, услыхав о славе [нашего государства], с
искренними помыслами прислал [своих] людей и поднес [в виде дани] продукты
своей земли. Я это весьма одобряю. Проявляя свое огромное милосердие в
отношении дальних [народов], я тебя приветствую и даю подарки, и посылаю приказ
через [твоего] прибывшего посла. Приняв его с почтением, навеки исполнись духом
искренности и получай нашу милость из поколения в поколение.
Издал
указ во 2-й день среднего летнего месяца [5 июня 1655 г. по Григорианскому
календарю, 26 мая 1655 г. по Юлианскому календарю] [6].
Документ
этот появился при следующих обстоятельствах.
B 1654 г. из
Тобольска в Пекин выехало большое русское посольство во главе с дворянином Ф.И.
Байковым (1612? – 1663 или 1664). Оно было направлено царем Алексеем
Михайловичем с целью установления официальных отношений с новой династией Цин[7].
Чтобы
известить китайские власти о скором его прибытии, был выслан вперед «казенный
караван» во главе с тобольским татарским головою Петром Ярыжкиным (Ярышкиным).
Подробностей о почти годичном пребывании Ярыжкина и его спутников в Пекине не
сохранилось. Из китайских же источников известно, что Ярыжкин совершил обряд
«коутоу», то есть совершил три коленопреклонения с девятью земными поклонами. Поэтому
русским представителям была разрешена торговля в Пекине, выдано вознаграждение
и передан заготовленный по этому случаю императорский «указ» русскому царю[8].
Это
императорское «повеление» является трафаретным документом, иллюстрирующим
основные положения традиционной китайской политической доктрины, и не касается
конкретных вопросов русско-китайских отношений.
Провозглашенная
в 1636 г. династия Дай Цин в 1644 г. установила свою власть в Китае. Процесс
укрепления и консолидации новой империи потребовал немало времени и усилий. В
1653 г. Пекин посетил Далай-лама V, принятый с почестями. Согласно китайским
представлениям о мироустройстве, «приезд издалека был откликом на
распространение благого влияния императора на весь мир и доказательством тем
большей силы его, чем дальше находилась земля приехавшего». Поэтому при дворе
«людям издалека» был уготован радушный прием [9].
Как
следует из текста «повеления», приезд русского посольства был воспринят схожим
образом. В нем нет даже намека на равенство сторон, и это становится очевидным
из самого небольшого филологического анализа текста «повеления». Оно не просто
дано, а спущено сверху вниз (монг. baulaba). Император не просто «приветствует и дает подарки» русскому царю, а
«приветствуя и помогая, дает подаяние» (монг. tuslaǰu yosulan öglige ögguged). В русском переводе мы не отразили эти оттенки,
поскольку тогда документ стал был восприниматься русскоязычным читателем как
написанный в высокомерно-уничижительном тоне. Однако это не так: универсальный
властитель, которым являлся император в китайской традиции, только так и мог
разговаривать с правителями отдаленных стран.
К
этому документу применима оценка А.С. Мартыновым «повеления» хошутскому
Гуши-хану, данного императором Шуньчжи за два года до прибытия Ярыжкина: «Это
типичный документ установления отношений без установления отношений, ибо они
устанавливаются между универсальным монархом и локальным правителем, отношений
ритуальных, не определяемых ни значением, ни положением “внешней земли“»[10].
Китайский
вариант документа сохранился в «Шилу» («Правдивые записи») императора Шуньчжи
(Шицзу) и был переведен на русский язык[11].
В целом, этот перевод совпадает с выполненным нами переводом с монгольского. В
русском переводе этого документа с китайского языка император говорит о себе
«мы». Однако везде в монгольском тексте говорится «я» (монг. bi),
что и отражено в нашем переводе. Во втором документе император говорит о себе
«мы» (монг. bide), что также отражено в переводе.
Документ 2.
Tpaнслитерация
монгольского текста:

Перевод:
Отправлено
лочам.
Повеление
императора Белому царю Русского государства.
Находящийся
в Нерчинске Данила доложил [нам следующее], говоря, что это твое слово. «Пусть
отношения между двумя странами будут хорошими, а послов и торговцев, покупающих
и продающих, беспрепятственно в обе стороны будем направлять и всегда будем
дружить. Если объявится враг, то поможем друг другу [военной] силой. Что же
касается Гантимура, то я, Данила, доложил Белому царю. После того, как услышу
слово Белого царя “Выдать!” – сразу же [его] пришлю».
Он
же доложил [нам], что находящийся в Албазине Микифор напал на чжучаров и дауров
и, чтобы [их] удержать, захватил десятерых [их] предводителей. Сказал, что
ожидает царского слова.
Ранее
начальник наших собольщиков доложил, что в районе реки Амур мелкие разбойники
из народа, называемого «лочами», напали на наших охотников на соболя чжучаров и
дауров. Также и наш [подданный] Гантемур, бежав, нашел прибежище у лочей. На
это мы сказали: «Вообще пошлем [туда] войско и установим мир [и порядок]!»
Когда же мы еще услышали, что эти «лочи» есть подданные Белого царя, то мы
отправили [туда] людей, сказав [им]: «Выясните, что [здесь] правда, а что –
ложь!» [В ответ] на [это] посольство начальник Нерчинска Данила отправил
посольство из десяти человек [в составе] Игнатия и прочих. После того, как [он]
представил нам [официальную] бумагу, сказав, что это твое [царское] слово, мы cpaзу
доподлинно узнали, что действительно [лочи] являются твоими подданными. Таким
же изначально был и твой посол. Хотя теперь [дела обстоят подобным образом],
если [поступать] по твоему слову: «Пусть всегда будет хорошо», – то возврати
обратно беглого Гантимура и впредь не устраивай смуту в пограничных землях!
Тогда станет хорошо и жить будем мирно.
Ради
этого издали [указ].
В
9-й день среднего летнего месяца 9-го года правления под девизом Канси [25 июня
1670 г. по Григорианскому календарю, 15 июня 1670 г. по Юлианскому календарю][12].
В
1670 г. Нерчинский воевода Данила Данилович Аршинский (в тексте – «Данила») по
собственной инициативе направил в Пекин посольство во главе с сыном боярским
Игнатием Михайловым Миловановым (в тексте – «Игнатий»). Перед посольством была
поставлена задача ни много ни мало убедить императора стать подданным русского
царя. Однако маньчжурские сановники доложили императору, что русские послы сами
привезли «грамоту о подчинении». Милованову был оказан прекрасный прием, он и
его спутники были даже удостоены императорской аудиенции, причем от них не
требовали совершения коутоу[13].
Император
Канси не собирался переходить в русское подданство. Его и маньчжурских
сановников волновали прежде всего два вопроса: переход эвенкийского князя
Гантимура в русское подданство, и дальнейшее укрепление русских в Приамурье.
Князь
Гантимур начал платить ясак московскому царю в 1651 г., однако через некоторое
время он со своими подданными был переселен вглубь Маньчжурии. В 1667 г., не
желая участвовать в военной кампании против русских, он со всеми своими
подданными и родственниками перешел на сторону России. Опасаясь претензий
Гантимура на свои владения в районе реки Нонни (Нэньцзян), маньчжурские власти
неоднократно требовали от сибирских воевод его выдачи[14].
Однако ни Гантимур, ни его родственники не были выданы маньчжурам. Окончательно
об отказе рассматривать вопрос о его выдаче было заявлено цинским
представителям уже после его смерти в 1686 г. Формальным основанием для этого
был объявлен тот факт, что Гантимур и его родственники приняли православие, и
«отдать их, яко единоверных, со стороны царского величества невозможно»[15].
С
1660-х гг. главным русским форпостом в Приамурье стал острог Албазин.
Предводитель албазинских казаков Никифор Романович Черниговский (в тексте –
«Микифор») вел себя в значительной степени независимо по отношению к
Нерчинскому воеводе Аршинскому[16].
Поэтому маньчжуры принялись выяснять, является ли он подданным русского царя
или нет.
Любопытно
появление в документе термина «лоча», который с этого времени стал
использоваться в документах на маньчжурском языке в значении «русский». Это
слово восходит к санскритскому «ракшас» («демон»). Через буддийские тексты оно
попало в китайский язык в транскрипции «ло ча», а из него – в маньчжурский.
Содержание
документа было давно известно из «списка», русского перевода, выполненного в XVII
в. Приведем его текст.
Список
с богдойского листу.
От
богдойского царя послан лист великому государю царю и великому князю Алексею
Михайловичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу.
По
твоему великого государя указу присыланы были ко мне из Нерчинсково острогу от
Данила Аршинского послы нерчинские служивые люди Игнатей Милованов с товарыщи,
чтобы нам с тобою, великим государем, посольство сводить, и с торгами к вам и к
нам ездили безо всякие помешки безпрестанно. А надежно, буде с коих земель
сторонних под нерчинские остроги и к нам каких воинских людей, и нам друг другу
помогать. А для ради де Гантемира Данило Аршинский к тебе, великому государю
царю и великому князю Алексею Михайловичу, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии
самодержцу, писал в отписке.
Да
были мои промышленные люди на Шилке-реке для соболиново промыслу, а приехав те
мои промышленные люди сказали мне: по Шилке де реке в Олбазинском живут руские
небольшие люди Микифорко Черниговской с служилыми людьми, и воюют де наших
украинных людей даур и чючар. И я, богдакан, хотел послать на русских людей
войною. И мне сказали, что живут твои великого государя люди. И я воевать не
велел. И послал я своих людей проведывать: впрямь ли в Нерчинском остроге живут
твои великого государя люди? И воевода из Нерчинского острогу по твоему
великого государя указу Данило Аршинский присылал ко мне послов и письмо, и я
ныне узнал, что впрямь в Нерчинском остроге воевода и служилые люди живут по
твоему великого государя указу. И впредь бы наших украинных земель людей не
воевали и худа б никакого не чинили. А что на этом слове положено, станем жить
в миру и в радосте.
И
для того я, богдокан, к тебе, великому государю царю и великому князю Алексею
Михайловичю, всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу, послал лист[17].
Академик
В.С. Мясников полагал, что «вопрос о достоверности текста этого документа стоит
особо. Мы не располагаем его оригиналом на маньчжурском и китайском языках. Что
здесь нужно отнести на счет дипломатических формулировок, выработанных в
Пекине, что на счет нерчинских переводчиков, а что лежит на совести Д.Д.
Аршинского, руководившего ими, – эта задача разрешима лишь в случае обнаружения
в архивах КНР или на Тайване отпуска этого “листа” Сюань Е [Император Канси. – В.У .]»[18].
Наличие официального монгольского текста позволяет легко обнаружить
редакторскую работу русских переводчиков. Добавлен, прежде всего, почтительный
титул русского царя. Любопытный эквивалент употреблен вместо уничижительного
названия «лоча»: «руские небольшие люди». О Гантимуре упоминается лишь
вскользь, а требование о его выдаче убрано из текста документа. Из текста
оригинала видно некоторое недоверие русскому посланнику, который свои слова
выдает за царские. В «списке» же прямо сказано: «по твоему великого государя
указу». Но в целом «список» адекватно передает смысл императорского указа.
Таким
образом, опубликованные в КНР документы на монгольском языке являются ценными
источниками не только по истории Монголии и Китая. Они помогают лучше
представлять развитие русско-китайских отношений и те проблемы, с которыми
Россия и Китай сталкивались на ранних этапах.
Примечания
[1] Скачков
П.Е. Очерки истории русского
китаеведения. М., 1977. С. 14.
Skachkov P.E. Ocherki istorii russkogo kitayevedeniya. Moscow, 1977. P. 14.
[2] Бичурин
Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений по
исторической географии Восточной и Срединной Азии. Чебоксары, 1960. С. 609.
Bichurin N . Ya . ( Iakinf ). Sobraniye svedeny po istoricheskoy geografii Vostochnoi i Sredinnoi Azii. Cheboksary,
1960. P. 609.
[3] Там же. С. 608.
Op. cit. P. 608.
[4] Скачков
П.Е. Указ. соч. С. 20–22.
Skachkov P.E. Op. cit. P. 20–22.
[5] Čing ulus-un dotoadu narin
bičig-un yamun-u mongol dangse ebkimel-un emkidkel = Цин нэй мишу юань мэнгу вэнь данъань хуйбянь (Собрание документов на монгольском языке из дворцового архива династии Цин). В 7 т. Хух-Хото, 2004.
Collection of Mongolian Documents from the Qing Dynasty Palace Archives. In 7 vols.
Hohhot, 2004.
[6] Собрание
документов на монгольском языке из дворцового архива династии Цин. Т. 4. С. 180–181.
Collection
of Mongolian Documents from the Qing Dynasty Palace Archives. Vol.
4. P. 180–181.
[7] Скачков
П.Е. Указ. соч. С. 19–21.
Skachkov P.E. Op.cit. P. 19–21.
[8] Мясников
В.С. Империя Цин и Русское
государство в XVII в. Хабаровск, 1987. С. 105–112.
Myasnikov V . S . Imperiya Tsin i Russkoye gosudarstvo v XVII v. Khabarovsk, 1987. P. 105–112.
[9] Мартынов
А.С. Статус Тибета в XVII–XVIII
веках в традиционной китайской системе политических представлений. М., 1978. С. 110.
Martynov A.S. Status Tibeta v XVII–XVIII vekakh v traditsionnoy
kitaiskoy sisteme politicheskikh predstavleny. Moscow, 1978. P. 110.
[10] Мартынов
А.С. Указ. соч. С. 117.
Martynov A.S. Op. cit. P.
117.
[11] Русско-китайские отношения в XVII
веке: Материалы и документы. Т.
1. 1608–1683. М., 1969. С. 553.
Russko-kitaiskiye otnosheniya v XVII veke: Materialy
i dokumenty. Vol. 1. 1608–1683. Moscow,
1969. P. 553.
[12] Собрание
документов на монгольском языке из дворцового архива династии Цин. T. 7.
C. 296–299.
Collection of Mongolian Documents from the Qing Dynasty Palace Archives. Vol. 7. P.
296–299.
[13] Мясников
В.С. Указ. соч. С. 173–180.
Myasnikov V.S. Op. cit. P.
173–180.
[14] Беспрозванных
Е.П . Приамурье в системе
русско-китайских отношений, XVII – середина XIX в. Хабаровск, 1986. С. 50–51.
Besprozvannykh E.P . Priamurye v sisteme russko-kitaiskikh otnosheny,
XVII – seredina XIX v. Khabarovsk, 1986. P. 50–51.
[15] Мясников
В.С. Указ. соч. С. 333.
Myasnikov V.S . Op.cit. P. 333.
[16] Беспрозванных
Е.П. Указ. соч. С. 47–48.
Besprozvannykh E.P . Op. cit. P.
47–48.
[17] Русско-китайские отношения в XVII веке. C.
276.
Russko-kitaiskiye
otnosheniya v XVII veke. P. 276.
[18] Мясников
В.С. Указ. соч. С. 477–478.
Myasnikov V.S. Op. cit. P.
477–478.