Острейшая борьба большевиков за удержание власти в России и строительство
Советской государственности в условиях ожесточенной Гражданской войны сделали
задачу обеспечения секретности работы партийных учреждений одной из важнейших.
Высшее руководство большевиков не раз обращало внимание на соблюдение режима
секретности в партийном аппарате в связи со случаями утечки политической, военной,
экономической и прочей информации за пределы ЦК. Вопросы разглашения секретных
сведений были предметом обсуждений на заседаниях высших органов партии.
Так, на заседании Политбюро 8 ноября 1919 г., на котором присутствовали
В.И. Ленин, И.В. Сталин, Л.Д. Троцкий, Л.Б. Каменев, Н.Н. Крестинский, рассматривалось
заявление Сталина о том, что некоторые сведения о заседаниях ЦК, «хотя и в
очень извращенном виде, доходили каким-то путем до врагов». Такая постановка вопроса
была своевременной: на территории «Совдепии» действовало множество агентов
разведывательных органов антибольшевистских правительств и белых армий. Один из
них, А.А. Борман, работал в Москве, передавая ценные сведения командованию Добровольческой
армии. Пользуясь старыми связями среди «спецов», он устроился на работу в
центральный аппарат Наркомторгпрома. По долгу службы ему приходилось принимать
участие даже в проводимых Лениным заседаниях Совнаркома в Кремле [1].
Кроме того, активно действовали многочисленные
подпольные антибольшевистские организации. Например, «Азбука», организованная В.В.
Шульгиным, имела в 1918—1919 гг. 26 Политических центров и разветвленную сеть осведомителей.
Ее Киевский центр, «придерживаясь строгой конспирации, занимался
разведывательной деятельностью», а его агенты «занимали ответственные посты в
различных советских административных и военных учреждениях, имели доступ к
строго секретным документам и умело саботировали политику Советской власти» [2].
Противодействуя утечке информации, ЦК принимал, в основном, меры
организационного характера. 8 ноября 1918 г. Политбюро постановило: «а)
Поручить т. Крестинскому и Стасовой обследовать порядок размножения, хранения в
Секретариате ЦК и рассылки членами ЦК протоколов заседаний, особенно Политбюро,
и ввести такой порядок, чтобы с протоколами было знакомо минимальное количество
товарищей. Поручить тов. Крестинскому сделать в следующем заседании Политбюро
доклад о принятых мерах. б) Предложить всем членам ЦК осторожно хранить
получаемые ими протоколы. в) Излагать протоколы Политбюро возможно осторожнее
и короче. г) Решения по наиболее серьезным вопросам не заносить в официальный
протокол, а товарищу Крестинскому отмечать их себе для памяти и личного
исполнения» [3].
Как видно, в данном случае были приняты меры превентивного характера по
ограничению числа пользователей и сокращению сведений, содержащих в протоколах.
К расследованию инцидентов по фактам утечки информации привлекалась и
ВЧК, затем ГПУ. Так, 29 марта 1921 г. на Политбюро слушалось заявление А.М.
Лежавы о разглашении секретных сведений. В связи с этим было принято решение:
«Сообщение т. Лежавы принять к сведению, предложив ему передать весь материал с
устными добавлениями т. Дзержинскому, которому поручить строго расследовать это
дело. Доклад представить в Политбюро» [4].
На заседании Политбюро 7 декабря 1922 г. Сталиным в очередной раз был
поднят вопрос об опубликовании некоторых, не подлежащих оглашению сведений.
Речь в данном случае шла об информации по Госплану, по халатности и из-за отсутствия
конкретных регламентирующих документов, опубликованных в печати [5].
Большевистское руководство и центральный аппарат партии особое внимание
уделяли защите информации исходящей, прежде всего из высших органов партии — Политбюро,
Оргбюро, Секретариата ЦК. Наиболее важными считались протоколы заседаний
Политбюро, Оргбюро, Секретариата. Поэтому к обеспечению их секретности
относились наиболее серьезно. Одним из способов, который для этого использовался,
состоял в том, что Секретариат ЦК старался оставлять как можно меньше
письменных источников по тому или иному вопросу повестки дня заседаний. Ленин,
к примеру, был противником занесения всех обсуждаемых вопросов в протокол
заседания Политбюро. В январе 1922 г. он писал: «Ввиду того, что мы здесь в
Москве окружены шпионами меньшевиками и полуменьшевиками, не вносить этого (и
подобных) предложений в протокол Политбюро, а записывать их отдельно... нигде,
ни в бумагах, ни в шифровках, не упоминать директив Политбюро» [6].
В целях обеспечения секретности многие заседания Политбюро, особенно в
начале 1920-х гг., вообще не оформлялись в виде протокола. Распространилась
даже практика устного решения вопросов. Далее, в основе своей протоколы
оформлялись в короткой нераспространенной форме. В 1923 г. было принято решение,
что в протоколы Политбюро записывать только решения. Даже обычные протоколы
Политбюро имели гриф «совершенно секретно». В секретных пунктах обычных
протоколов с 1924 г. вместо изложения сути принятого решения стали писать ссылку:
«См. особая папка». Это формулировка означала высший гриф секретности партийных
документов. Секретные протоколы закрытых заседаний также откладывались в
«особой папке».
Чтобы избежать разного рода интриг, Ленин был против стенографирования
заседаний Политбюро. В отличие от него, Сталин позже часто использовал их в борьбе
со своими соперниками. С 1923 г. началось стенографирование докладов и
заключений. Прения по вопросам стенографировались только по решению Политбюро.
По постановлению Оргбюро ЦК РКП(б) от 30 ноября 1922 г., партийное
делопроизводство было отделено от советского и профсоюзного. Их рекомендовалось
не вести вместе, тем самым было положено начало системе отдельного ведения
партийного делопроизводства, в том числе и секретного. В том же году Оргбюро ЦК
приняло постановление «О порядке хранения секретных постановлений ЦК РКП(б)» и утвердило
«Инструкцию о порядке пользования выписками из протоколов и отдельных
распоряжений парткомов» [7].
В дополнение к принятым нормативным документам, ЦК принял меры по усилению
охраны помещений Бюро Секретариата [8].
Наиболее секретными документами ЦК считались и документы с грифами
высшей степени партийной секретности: «Строго секретно», «Особая папка».
Нормативно-правовые документы по соблюдению секретности и работе с секретными
документами партии разрабатывались совместно Секретным отделом ЦК и Специальным
отделом ОГПУ (СПЕКО), а затем утверждались на Политбюро, Оргбюро, Секретариате
ЦК.
Принимались меры по усилению ответственности за соблюдение секретности.
К ее нарушителям применялись строгие, вплоть до исключения из партии, взыскания,
гарантирующие, по мнению ЦК, секретность решений и исключающие утечку важной
информации. В отношении преступлений по секретным делам все сотрудники
учреждений и организаций, ведущих секретную работу, подлежали ответственности
во внесудебном порядке. ЦКК рекомендовалось вести решительную борьбу с лицами,
распространяющими секретные сведения и «всякого рода политические слухи и
сплетни». Специальному отделу ОГПУ поручалось наблюдать за соблюдением учреждениями
и должностными лицами правил секретности документооборота, на него также
возлагался общий контроль за проведением в жизнь решений Политбюро по вопросам
секретности [9].
Принимая меры против несанкционированного распространения партийных
документов и информации вообще, Политбюро и Оргбюро устанавливали способы
размножения и распространения документов. Так, предложенное В.В. Куйбышевым
постановление Секретариата ЦК от 7 декабря 1922 г. определяло порядок
утверждения и опубликования циркуляров ЦК. Циркулярные документы ЦК сначала
должны были проходить обсуждение на специально созданной циркулярной комиссии,
а лишь затем представляться на Оргбюро ЦК [10].
Особое внимание ЦК также уделял работе с секретными документами на
местах. В конце 1925 г. Секретным отделом ЦК был определен порядок пользования
секретными документами губкомов РКП(б) [11].
Так, лица, имеющие доступ и получающие секретные материалы губкомов, несли
личную ответственность за их распространение и использование, если на это не
было специального разрешения губкома. Таким образом, ответственность за разглашение
секретных сведений нес не только партийный комитет в целом, но и персонально
конкретный обладатель секретной информации.
В 1923 г. Управление делами ЦК поставило вопрос о хранении секретных
документов в отделах ЦК. Была проведена работа и по организации защиты
информации внутри собственного аппарата. Политбюро вынесло вопрос защиты
информации на Пленум ЦК. В итоге 19 августа 1924 г. Пленум ЦК утвердил «Правила
обращения с конспиративными документами» ЦК РКП (б) [12].
В связи с усилением международной напряженности и внутриполитической
обстановки в стране в 1926—1927 гг. в аппарате ЦК были усилены меры по охране
помещений и входа в Секретный отдел ЦК. Из работников аппарата ЦК в отдел могли
войти только сотрудники Секретного отдела, да и то не во все структурные
подразделения. Во все помещения Секретного отдела имели право входа только
заведующий и заместители заведующего Секретным отделом, секретарь отдела,
помощники Секретарей ЦК, заведующий Шифрбюро, секретари Техсекретариата и
Политбюро [13].
В апреле 1927 г. Сталин инициировал вопрос о выработке самых
радикальных мер по обеспечению максимальной конспиративности в работе и
пользовании секретными материалами ЦК. На основе обмена мнений в Политбюро 7
апреля 1927 в срочном порядке была создана комиссия по подготовке проекта
постановления по пользованию секретными материалами [14].
Итогом ее работы стало постановление Политбюро «О пользовании секретными
материалами» [15].
В 1927 г. был изменен и порядок рассмотрения вопросов на заседаниях
высших органов партии в плане большего засекречивания информации. Выполняя
постановление Политбюро, все вопросы НКИД, ИККИ, военного ведомства и ОГПУ,
проходившие через ЦК, слушались теперь, как правило, на закрытых заседаниях
Политбюро. Оргбюро поручалось максимально сократить количество присутствующих
на заседаниях Оргбюро и Секретариата ЦК.
Наконец,
в 1927 г. ЦК принял решение об усиления мер по обеспечению режима секретности в
местных партийных комитетах: необходимо было строго регламентировать
деятельность партийных комитетов и секретных органов парткомов в обеспечении
секретности. 21 ноября ЦК поручил Секретному отделу разработать и согласовать
со Специальным отделом ОГПУ документ, определяющий порядок организации работы с
«конспиративными» документами на местах. Эта работа продолжалась до марта 1928
г. Причем 23 марта С.В. Косиору было поручено предварительно просмотреть
подготовленную инструкцию и доложить на заседании Секретариата ЦК. И в марте
1928 г. Оргбюро и Секретариатом были утверждены основополагающие для всех
парткомов «Правила ведения секретного делопроизводства и обращения с
конспиративными материалами в партийных комитетах» [16].
Борьба с «оппозиционерами» всех мастей, прежде всего «троцкистами»,
заставила сталинское Политбюро ужесточить режим секретности. На Политбюро, а
затем на Пленуме ЦК и ЦКК, 23 апреля 1929 г. был рассмотрен вопрос, а затем
принято постановление «О конспирации». В нем говорилось: «Установить
специальные меры — вплоть до исключения из ЦК и из партии, — могущие
гарантировать секретность решений ЦК и Политбюро ЦК и исключающие возможность
информирования троцкистов о делах ЦК и Политбюро». В связи с этим членам ЦК и
ЦКК было предложено «безусловно выполнять» постановление о том, что
«секретарями членов ЦК и ЦКК, получающими секретные документы, могут быть лишь
люди проверенные и обязательно коммунисты». Членам ЦК и ЦКК было предложено
обязать всех своих секретарей «строжайше соблюдать правила секретности», а
Сталину поручено «произвести тщательную проверку секретарей членов ЦК и ЦКК и
других товарищей, получающих секретные материалы». Постановлением от 9 мая 1929
г. Политбюро обязало Секретариат принять меры к строжайшему исполнению
постановления Пленума ЦК и ЦКК «О конспирации» [17].
Окончательно постановление «О конспирации» было утверждено 16 мая.
Постановление подтверждало 3-хдневный срок возврата протоколов
Политбюро и рекомендовало в случае невозвращения протокола в указанный срок
следующего протокола не высылать. Подтверждало еще раз к неуклонному исполнению
постановление Политбюро от 5 мая 1927 г. «О пользовании секретными материалами»
Во исполнение постановления «О конспирации», в целях наибольшего
обеспечения секретности документооборота ЦК, были проведены серьезные
организационно-технические мероприятия. В частности, был ликвидирован
институт «доверенных по 2-й категории», то есть получавших секретные документы
ЦК без права вскрытия: Секретариат ЦК рекомендовал всем лицам, получавшим
документы через доверенных, получать и хранить секретные документы лично и возвращать
их либо лично, либо через специально выделенного сотрудника Секретного отдела
ЦК. Секретному отделу ЦК, в свою очередь, предлагалось максимально упростить
порядок возврата. Доверенных с правом вскрытия, хранения и возврата документов оставили
только у членов и кандидатов в члены Политбюро, членов Оргбюро и Секретариата
ЦК, Президиума ЦКК, выделенных для присутствия на заседаниях Политбюро и
Оргбюро.
Как и весь аппарат ЦК, секретные подразделения в определенной степени
были вовлечены во внутрипартийную борьбу. Причем разглашение секретных сведений
в дальнейшем очень часто ставилось в вину оппозиционерам, предъявлялось в виде
обвинений на судебных процессах.
Так была создана система защиты партийной тайны. При сложившемся
партийно-государственном устройстве страны она стала единой
партийно-государственной системой. Партийная тайна в широком смысле воспринималась
руководством партии и партийным аппаратом как государственная тайна. Многие
секретные вопросы сначала проходили обсуждение на самом высоком партийном
уровне (но было и наоборот), воплощаясь затем в совместных
партийно-государственных решениях. Но, исходя из специфики партийного
устройства, отличающегося от государственного, в узком смысле можно говорить и
о самостоятельной партийной системе защиты информации со своими секретными
органами, секретными функциями, распорядительной и нормативной базой, и раздельным,
начиная с 1922 г., общим и секретным делопроизводством. Хотя во многом эти
системы дублировали друг друга.
Через высшие партийные органы проходило и утверждалось все более или
менее значимое, что было связано с защитой партийной и государственной тайны в
масштабах всей страны. Особое внимание уделялось фактам просачивания секретной
информации из партийных и советских органов, а в военное время и сообщениям из
фронтов о вскрытии информации военного, внешнеполитического и дипломатического
характера. В парторганах принимались организационные и технические меры по
укреплению режима секретности, ужесточению контроля и ограничению количества
лиц имеющих доступ к секретной информации. Для решения данной задачи
использовались силы не только партийного аппарата, но и карательных органов, на
которые был возложен общий контроль за соблюдением режима секретности и защиты
партийной и государственной тайны.
К началу 1930-х гг. в партийных органах сложилась и в дальнейшем
функционировала устойчивая система обеспечения секретности, которая формировалась
и работала совместно с государственной системой защиты информации в целом.
Но, несмотря на все принимаемые меры, происходили случаи утечки
информации, в основном путем опубликования документов и разглашения секретных
сведений. Не всегда соблюдались правила и инструкции по работе с секретными
документами. Такие случаи особенно часто происходили в начале 1920-х гг.,
когда сказывался еще низкий уровень образования сотрудников партийного и
государственного аппаратов и отсутствие общей культуры работы с документами.
Все это становилось предметом самого пристального обсуждения в высших партийных
органах. Как не странно, поначалу наказания за нарушение правил секретности и
разглашения секретных сведений были довольно мягкие. Только в особых случаях
виновные наказывались строго.
Примечания
[1] См.: Борман А.А. Москва—1918 г. (Из записок
секретного агента в Кремле) // Русское прошлое. 1991. № 1. С. 115—149.
[2] Бортневский В. Г. Разведка и контрразведка
Белого Юга (1917—1920) // Новый часовой. 1995. № 3. С. 51.
[3] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 37. Л.1—2.
[4] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 143. Л. 1.
[5] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 329. Л. 8.
[6] Цит. по: Зеленов М.В. Аппарат ЦК
РКП(б)—ВКП(б): Цензура и историческая наука в 20-е годы. Нижний Новгород,
2000. С. 321.
[7] РГАСПИ. Ф.17. Оп. 84. Д. 697. Л. 334.
[8] РГАСПИ. Ф.17. Оп. 84. Д. 696. Л. 16—17.
[9] РГАСПИ. Ф.17. Оп. 3. Д. 633. Л. 11—16.
[10] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 395. Л. 5.
[11] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 615. Л. 136об.
[12] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 540. Л. 172—174.
[13] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 539. Л. 29, 54.
[14] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 629. Л. 1.
[15] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 4. Л. 123.
[16] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 113. Д. 608. Л. 99—113.
[17] Цит. по: Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник
документов. М., 1995. С. 77.
