С.В. Мудролюбова

Н.И. Ильминский

На протяжении всей своей истории Вятская губерния была одним из самых этнически неоднородных регионов Российской империи. Наиболее крупным этносом, проживавшим на ее территории, был удмуртский (вотяки, как их в то время называли). Накануне 1917 г. численность вятских удмуртов достигала 440 тыс. Неудивительно, что миссионеры Русской православной церкви проявляли особый интерес к данному этносу, а также к христианизации татар, бесермян, черемисов (марийцев), мордвы и других народов.

Русская православная церковь активно занималась распространением своего вероучения. Активную поддержку оказывало ей государство, ибо в России, где процесс внутренней колонизации проходил в течение нескольких столетий, миссионерство стало существенным компонентом внутренней политики. Одной из важнейших задач была христианизация «инородцев». Христианские проповедники стремились воздействовать на все стороны духовной и материальной жизни «инородцев»: мировоззрение, традиции, обычаи, уклад жизни, занятия и формы отдыха, круг чтения и т. д. Эта деятельность имела как положительные, так и отрицательные последствия. И изучение миссионерской и просветительской деятельности Русской православной церкви является важной задачей исторической науки, и в частности истории педагогики.

Во второй половине XIX в. возникло миссионерское направление, которое различными своими составляющими опиралось на христианское вероучение, политику самодержавия и педагогику. Cвязано оно прежде всего с именем выдающегося ученого-ориенталиста, профессора Казанского духовной академии, одного из главных деятелей Казанского братства святителя Гурия – Николая Ивановича Ильминского (1822–1891). 

Он был крупнейшим ученым своего времени, большим эрудитом и полиглотом (знал 28 языков). Им была разработана оригинальная система обучения, христианского воспитания и просвещения «инородцев» с использованием их родных языков. Эта система включала в себя первоначальное обучение на родном языке с одновременным, или несколько более поздним, подключением родных языков. Свое педагогическое кредо он в краткой форме сформулировал в письме к обер-прокурору Святейшего Синода К.П. Победоносцеву: «Наше оружие – инородческий язык, богослужения на нем, священники и учителя из инородцев»[1]. При этом Ильминский первейшей задачей школы считал воспитание. Причем воспитание в духе преданности престолу, патриотичности и приверженности «родным корням», то есть в полном соответствии с известной формулой министра народного просвещения графа С.С. Уварова «самодержавие, православие, народность».

Советские историки педагогики критиковали Ильминского за то, что в повседневной практике и педагогических сочинениях он неизменно выражал верноподданнические взгляды (в частности указывалось на то, что он отдавал явное предпочтение религиозному воспитанию детей в школе перед обучением). Его деятельность характеризовалась как «политика национального угнетения и русификации». Например, в «Очерках истории Удмуртской АССР» давались такие оценки деятельности Ильминского: «В Удмуртии русификаторская политика царизма в пореформенное время особенно наглядно проявилась в так называемой «просветительной» системе Н.И. Ильминского и в «Мултанском деле»; «крайний монархист Ильминский разработал и начал практически внедрять новый метод обрусения нерусского населения»; «русификаторскую систему «просвещения» Ильминского поддержала реакционная часть национальной интеллигенции»[2].

И лишь в период «перестройки» в печати стали появляться осторожные положительные оценки деятельности выдающегося просветителя. Так, авторы «Истории удмуртской советской литературы» отметили, что «педагогическая система Ильминского принесла немало пользы в развитии культуры удмуртов», но тут же и заклеймили эту систему за «реакционную устремленность»[3].

Ильминский действительно полагал, что школа должна обратить внимание прежде всего на утверждение религиозных и нравственных понятий учащихся и только затем, по выполнении этой первой и важнейшей задачи, стремиться к сообщению полезных знаний. Инородческие языки должны были применяться и при проведении православных богослужений. Он уделял большое внимание вопросу единства народного образования и религиозного воспитания и считал, что, предоставляя «инородцам» светские знания, надо одновременно укреплять их в вере.

Ильминский стремился направить  священников, обладавших, по его мнению, склонностью к педагогической деятельности, на работу с «инородцами». Он признавал, что среди них немало таких, кто отверг христианство и вернулся («отпал», как говорили тогда) в язычество, но у большинства, он был уверен, в душе «таится драгоценное сокровище: искренняя вера в Бога, религиозный страх, неиспорченное сердце, смиренное сознание своей духовной нищеты. Инородческое население – это, можно сказать, залежь, добрая почва, над которой стоит потрудиться в верной надежде на обильный плод»[4]. Для лучших вятских учителей и священнослужителей, таких как Н.Н. Блинов и И.А. Стефанов, работа в области народного образования всегда была исполнена высокого духовного значения.

Основной принцип педагогического учения Ильминского состоял в воспитании и обучении «инородцев» на их родном языке, включая преподавание Закона Божия и изучение основополагающих молитв в начальной школе. Он указывал: «Единственным и верным проводником идей в самую глубину сознания, в особенности на первых порах, служит родной язык. Русский язык для инородцев, сколько вы его не учите и какие продолжительные курсы не назначайте для этого, всегда останется для него чем-то внешним»[5]. Преподавание на родном языке, считал он, должно продолжаться до того момента, когда «малые сии» смогут в достаточной мере овладеть русским языком.

В связи с этим предполагалось начать переводческую и издательскую деятельность на их языках. В статье «Практические замечания о переводах и сочинениях на инородческих языках» Ильминский для «большей живости» предлагал «не писать сначала по-русски, а потом переводить, а сразу писать на инородческом языке»[6]. Переводческая комиссия была создана в Казани. Издательская деятельность сосредоточилась главным образом также в Казани – городе, который выступал в качестве своеобразного форпоста «инородческого» образования в силу того, что был центром самого крупного этноса Поволжья – татарского. В дальнейшем, в годы Первой мировой войны, благодаря усилиям замечательного педагога и миссионера П.П. Глезденева, газеты на удмуртском и марийском языках появились и в Вятке.

Ильминский с горечью отмечал недостатки в деле религиозного и светского образования «инородцев» Поволжья и Прикамья, которые вели к тому, что «инородческое население, даже крещеное, не знает, не понимает христианской веры, представляя ее в виде своего рода шаманства, да и вообще его религиозные понятия крайне скудны, ограничиваясь кое-какими суеверными обрядами, наследованными от глубокой старины»[7].

Система Ильминского получила общероссийское утверждение 26 марта 1870 г. для Поволжья, Сибири и Средней Азии. Она оказалась альтернативной «обрусительному направлению просвещения инородцев», сторонники которого предлагали использовать в обучении только русский язык. Ильминский тоже говорил об обрусении, но понимал его не только как «знание русского языка, а прежде всего как православие». Как отмечали его ученики, «ему нравится хорошее русское слово, но без духа православия, без православной идеи оно ему не нравится»[8].

Последователи просветителя так объясняли суть его системы: «Цель – сближение и объединение инородцев с русскими. Пути к цели: 1) Святое крещение инородцев. 2) «Полемика» с инородцами. 3) Просвещение их – а) на инородческом языке – книжном, с употреблением инородческого алфавита; б) на живом инородческом языке, с применением в письме живого русского алфавита; в) на русском языке»[9]. Миссионеры высоко ценили мастерство Ильминского выделять «народный русский из союза с книжным» и «давать ему превосходную транскрипцию».

Ильминский предполагал, что учителя и священники в инородческих селениях должны быть национальными кадрами, получившими соответствующее образование и являющимися приверженцами православной церкви. В этой связи возникла проблема открытия специальных учебных заведений – как общеобразовательных, так и профессиональных.

Первой школой, работавшей по системе Ильминского, стала основанная им Казанская крещено-татарская школа. Открытие именно татарской школы объяснялось прежде всего тем, что в Поволжском регионе татарский этнос был наиболее крупным по численности (после русского), экономически сильным и имел свою религию – ислам. И крещение хотя бы части татар, подготовка из них миссионеров-крестителей и их дальнейшая успешная работа должны были, по мысли правительства, дать сильный толчок к распространению христианства среди других, не столь крупных, этносов Поволжья.

Ободренный успешной работой крещено-татарской школы, учиться в которую приезжали представители нерусских народов со всей России, Ильминский открыл в Казани «инородческую» учительскую семинарию и стал ее первым директором. Вместе с учащимися других народов с 1872 по 1904 гг. ее окончило 40 удмуртов.

Далее, в селе Старый Карлыган Уржумского уезда Вятской губернии он открыл Центральную удмуртскую школу, которая должна была готовить учителей и священников из удмуртского населения. На деле, однако, она стала прежде всего общеобразовательным учреждением, поскольку других крупных удмуртских школ не было. Она являлась образцовой в методическом отношении и сыграла немалую роль в приобщении удмуртов к христианской цивилизации.

Место для школы, выбранное просветителем, было «как бы гранью между сплошной натуральной вотяцкой массой и опасными ее окраинами». Под «опасными окраинами» имелось в виду неприятное для христианских миссионеров соседство с селениями, где проживали мусульмане. Однако Ильминский считал, что самая благодатная почва для духовного просвещения – «захолустье, удаленное от бойких промышленных центров и движений». Поэтому он отверг предлагавшиеся для Центральной удмуртской школы и также входившие в Казанский учебный округ два прикамских уезда (Сарапульский и Елабужский) с их городами-заводами и купеческими «перевалочными» городами на самой Каме. Он доказывал «опасность» для тихих удмуртов таких «бойких» центров и посвятил все силы и последние годы жизни созданию учебного центра в Карлыгане. В письме от 2 октября 1888 г. к Победоносцеву он писал: «Само провидение подготовило данные к осуществлению этой школы. Поэтому я убедительнейше просил бы Вас оказать этому делу поддержку по духовному ведомству и в высших правительственных сферах». Обер-прокурор Святейшего Синода, уделявший немало внимания проблемам просвещения «инородцев», оказал ему всемерную поддержку. Однако, на наш взгляд, это не является оснований для оценок Ильминского и его деятельности, подобных той, что дает современный венгерский историк П. Домокаш: «..Друг и верный исполнитель планов известного черносотенца Победоносцева»[10].

Центральная удмуртская школа в Карлыгане создавалась на базе обычной церковно-приходской школы, открытой в 1883 г. заботами священника-этнографа Б.Г. Гаврилова и учителя-удмурта К.А. Андреева, являвшегося фактически самодеятельным миссионером, «деревянным апостолом», как называли его в шутку коллеги. По разработанному Ильминским положению, утвержденному в 1890 г., новая школа получила «миссионерско-образовательное значение – быть рассадником православно-христианского воспитания и русского образования для всего, по возможности, племени вотяков». Главными предметами положение намечало «Закон Божий, церковное пение, русский язык, славянскую грамоту», а второстепенными – «арифметику, письмо и черчение». Большинство уроков проводилось на удмуртском языке. Имелась школьная церковь, богослужения в которой велись по талантливым переводам К.А. Андреева и Б.Г. Гаврилова.

Священники-педагоги всегда призывали коллег к решению нравственных задач в ходе учебного процесса. Крупнейший педагог и священник Вятского края второй половины XIX в. Н.Н. Блинов отмечал: «Общая и главная цель, которую должны иметь ввиду преподаватели при занятии каждым предметом в сельской школе, – умственно-нравственное развитие детей. Положительное знание само по себе, без внимательного отношения к общей образовательной цели не только бесполезно, но и вредно, как лишнее бремя»[11]. Таковы были педагогические приоритеты и самого Ильминского. Начинания просветителя, его учеников и последователей были нацелены не только на миссионерские, но и общечеловеческие, светские цели.

Ильминский был типичным представителем настоящей русской интеллигенции. Он любил своих «инородцев». Но в российском обществе постепенно вызревали черносотенные настроения и силы. Как отмечала известный исследователь «инородческого» воспитания С.В. Чичерина, с сентября 1903 г. новое руководство Казанского учебного округа стало вытеснять «инородческие» языки из употребления в подведомственных школах, а спустя два года кое-где уже висели объявления «Запрещено говорить по-вотски»[12].

Сам Ильминский не дожил до этих времен: многие годы неустанного труда подточили его здоровье. Но его просветительская система пустила мощные корни. Хотя и находились такие, кто утверждал, что сам Ильминский «скептически относился к предпринятому им делу» и «вообще сомневался в способностях своей паствы из удмуртов». Новое обострение нападок на систему Ильминского пришлось на 1914 г. Одна из черносотенных газет писала: «Ильминский подменил русское православие инородческим… Православие вне русской культуры и цивилизации немыслимо… Употребление инородческих языков из средства сближения мелких тюркскихх и финских племен с русским народом превратилось в самоцель… Под видом применения системы Ильминского совершается открытое поощрение русофобских стремлений и инородческого сепаратизма»[13].

«Черносотенец» Победоносцев оставил, на наш взгляд, самую точную и искреннюю оценку деятельности Ильминского: «Не без борьбы... достигал Ильминский осуществления своей мысли. Многие восставали против нее, возражая против школьного обучения и богослужения на инородческих языках. Но Ильминский упорно отстаивал свою мысль, ибо она согласовывалась вполне с апостольским заветом – учить вере каждое племя на языке его, и являлось единственно возможным средством для просвещения инородцев... К счастью, в этой мысли нашел он себе поддержку в министре народного просвещения... Не раз случалось мне говорить покойному гр. Толстому (Д.А. Толстой, министр народного просвещения в 1864–1880 гг. – С.М.), что самое плодотворное дело и самая важная его заслуга перед Россией состоит в том, что он уразумел и поддержал Н.И. Ильминского...

Это был поистине учитель в высшем значении слова, светильник, от которого многие огни загорались ясным светом. Ученики его во множестве разошлись, им наученные и направленные, по Дальнему Востоку учителями, священниками, диаконами инородческих местностей; из глубины пустынь оренбургских, иркутских, алтайских, якутских отзывались сочувственно голоса на зов его, к нему обращались за советом и одушевлением – не именитые, не знатные, не богатые, но те – «малые и простые», кои работают по темным углам, проливая свет посреди мрака, холода и неведения... Сущие простецы, инородцы несли к нему свои бытовые нужды – и не раз в простых нуждах, мимо коих другой прошел бы с пренебрежением, отстаивал он их и помогал им ходатайствами своими в губернии и столице.

Другой такой ясной и чистой души не приходилось мне встречать в жизни: отрадно было смотреть в глубокие, добрые и умные глаза его, светившие в душу внутренним светом. Беседа его была ни с чем не сравненная, всегда с солью, всегда в простоте, чуждой всякой аффектации, но исполненной поэтических образом... Сколько было в его рассказах того тихого, доброго юмора, без которого редко обходится добрая русская душа. Несравненная простота души давала ему способность сближаться одинаково с людьми всякого общественного положения, и самым простым и бедным он был столь же легок и приятен, как начальственным и знатным. Притом никогда и ни в чем не слышалось в нем ничего похожего на какую-либо претензию: все достоинство простоты соединялось в нем со всею ее скромностью...»[14].

Один из современников Ильминского вспоминал об отношении к нему его учеников: «Найдите среди его учеников хоть одного, у которого при воспоминании о нем не блестели бы глаза, не навертывались бы радостные слезы. Что их так связывает? Его горячая, беззаветная любовь к ним, к их языку, к их младенческим верованиям. А сколько самоотверженных, энергичных работников на ниве Божией – священников, учителей вышло из школы Н.И. Ильминского!»[15].

Не только питомцы школ, открытых Ильминским, но и их дети и внуки долго еще поминали его как святого и возносили ему свои «инородческие» православные молитвы. Об этом было торжественно заявлено в мае 1905 г. при открытии в С.-Петербурге Особого совещания по вопросам образования восточных народов[16]. Председатель же совещания, член Совета министров А.С. Будилович отметил связь идей Ильминского «с первоначальной славянской школою св. Кирилла – философа и ее позднейшими отражениями в деятельности св. Стефана Пермского, Гурия и Варсонофия Казанских, с одной стороны, и с началами «естественной педагогики» Яна Амоса Коменского – с другой»[17].

В мае 1917 г. в Казани прошел первый в истории России съезд народов Поволжья и Прикамья. Коми-зыряне, коми-пермяки, чуаши, марийцы, удмурты, калмыки, мордва-эрзя, мордва-мокша, кряшены, собравшись в здании университета в количестве более 500 делегатов, выразили свое отношение к христианскому просвещению. Удмуртская, чувашская и кряшенская секции съезда признали обязательным преподавание Закона Божия в школах. Другие секции высказались осторожнее. Общая резолюция съезда гласила: «Преподавание религии должно быть обеспечено. Но посещение не обязательно». Один из делегатов в процессе выработки этого решения заявил: «Ведь мы лишили инородца своей родной религии, затем мы постановлением отделим инородца и от христианской религии. Не сделается ли наш инородец извергом от таких быстрых перемен? Не противоречит ли это основным идеям Н.И. Ильминского?»[18].

Похоронен Ильминский был на Арском кладбище в Казани. Многими инородцами он воспринимался как святой, и могила его уцелела.

Таким образом, в деятельности Ильминского среди финно-угорского населения Прикамья и Поволжья аккумулировался весь предыдущий миссионерский и просветительский опыт Русской православной церкви и педагогики. Главное, что обеспечило столь значительный успех его деятельности и широчайшую популярность его самого – его истинно христианская, терпеливая любовь к неграмотному, лишенному просвещения народу Вятского края и сопредельных территорий.

 

Примечания

 

[1] Православный собеседник. 1911. № 4. С. 562.

[2] Очерки истории Удмуртской АССР. Ижевск, 1958. С. 177 – 179. 

[3] История удмуртской советской литературы. Т. 1. Устинов, 1987. С. 23.

[4] Воскресенский А. Система Н.И. Ильминского в ряду других мероприятий к просвещению инородцев // О системе просвещения инородцев и о Казанской центральной крещено-татарской школе. Казань, 1913. С. 14.

[5] Вятские епархиальные ведомости. 1913. № 24. С. 25.

[6] Там же. 1904. № 6. С. 332.

[7] Православный собеседник. 1871. № 3. С. 162.

[8] Воскресенский А.  Указ. соч. С. 7.

[9] Там же. С. 11.

[10] Домокаш П. Формирование литератур малых уральских народов. Йошкар-Ола, 1993. С. 127.

[11] Блинов Н.Н. О способах обучения предметам учебных курсов начальных народных школ. Вятка, 1868. С. 79.

[12] Чичерина С.В. У приволжских инородцев. СПб., 1905. С. 211.

[13] Казанский телеграф. 1914. 2 февр.

[14] Толстихина А. С букварем и Евангелием // Первое сентября. 1996. 12 сент.

[15] Вятские епархиальные ведомости. 1909. № 9. С. 221.

[16] Чичерина С.В. Положение просвещения у приволжских инородцев // Известия ИРГО. Т. 42. СПб., 1906. С. 593.

[17] Труды Особого совещания по вопросам образования восточных инородцев. СПб., 1905. С. 6.

[18] Протокол 1-го общего собрания мелких народностей Поволжья. Казань, 1917. С. 48.