
Н.И. Ильминский |
На протяжении всей своей истории
Вятская губерния была одним из самых этнически
неоднородных регионов Российской империи. Наиболее
крупным этносом, проживавшим на ее территории,
был удмуртский (вотяки, как их в то время называли).
Накануне 1917 г. численность вятских удмуртов
достигала 440 тыс. Неудивительно, что миссионеры
Русской православной церкви проявляли особый
интерес к данному этносу, а также к христианизации
татар, бесермян, черемисов (марийцев), мордвы
и других народов.
Русская православная церковь
активно занималась распространением своего вероучения. Активную поддержку
оказывало ей государство, ибо в России, где процесс внутренней колонизации проходил
в течение нескольких столетий, миссионерство стало существенным компонентом
внутренней политики. Одной из важнейших задач была христианизация «инородцев».
Христианские проповедники стремились воздействовать на все стороны духовной и
материальной жизни «инородцев»: мировоззрение, традиции, обычаи, уклад жизни,
занятия и формы отдыха, круг чтения и т. д. Эта деятельность имела как
положительные, так и отрицательные последствия. И изучение миссионерской и
просветительской деятельности Русской православной церкви является важной
задачей исторической науки, и в частности истории педагогики.
Во второй половине XIX в. возникло
миссионерское направление, которое различными своими составляющими опиралось на
христианское вероучение, политику самодержавия и педагогику. Cвязано оно прежде
всего с именем выдающегося ученого-ориенталиста, профессора Казанского духовной
академии, одного из главных деятелей Казанского братства святителя Гурия –
Николая Ивановича Ильминского (1822–1891).
Он был крупнейшим ученым своего
времени, большим эрудитом и полиглотом (знал 28 языков). Им была разработана
оригинальная система обучения, христианского воспитания и просвещения
«инородцев» с использованием их родных языков. Эта система включала в себя
первоначальное обучение на родном языке с одновременным, или несколько более
поздним, подключением родных языков. Свое педагогическое кредо он в краткой
форме сформулировал в письме к обер-прокурору Святейшего Синода К.П.
Победоносцеву: «Наше оружие – инородческий язык, богослужения на нем,
священники и учителя из инородцев»[1].
При этом Ильминский первейшей задачей школы считал воспитание. Причем
воспитание в духе преданности престолу, патриотичности и приверженности «родным
корням», то есть в полном соответствии с известной формулой министра народного
просвещения графа С.С. Уварова «самодержавие, православие, народность».
Советские историки педагогики
критиковали Ильминского за то, что в повседневной практике и педагогических
сочинениях он неизменно выражал верноподданнические взгляды (в частности
указывалось на то, что он отдавал явное предпочтение религиозному воспитанию
детей в школе перед обучением). Его деятельность характеризовалась как
«политика национального угнетения и русификации». Например, в «Очерках истории
Удмуртской АССР» давались такие оценки деятельности Ильминского: «В Удмуртии
русификаторская политика царизма в пореформенное время особенно наглядно
проявилась в так называемой «просветительной» системе Н.И. Ильминского и в
«Мултанском деле»; «крайний монархист Ильминский разработал и начал практически
внедрять новый метод обрусения нерусского населения»; «русификаторскую систему
«просвещения» Ильминского поддержала реакционная часть национальной
интеллигенции»[2].
И лишь в период «перестройки» в
печати стали появляться осторожные положительные оценки деятельности
выдающегося просветителя. Так, авторы «Истории удмуртской советской литературы»
отметили, что «педагогическая система Ильминского принесла немало пользы в
развитии культуры удмуртов», но тут же и заклеймили эту систему за «реакционную
устремленность»[3].
Ильминский действительно полагал,
что школа должна обратить внимание прежде всего на утверждение религиозных и
нравственных понятий учащихся и только затем, по выполнении этой первой и
важнейшей задачи, стремиться к сообщению полезных знаний. Инородческие языки
должны были применяться и при проведении православных богослужений. Он уделял
большое внимание вопросу единства народного образования и религиозного
воспитания и считал, что, предоставляя «инородцам» светские знания, надо
одновременно укреплять их в вере.
Ильминский стремился направить
священников, обладавших, по его мнению, склонностью к педагогической
деятельности, на работу с «инородцами». Он признавал, что среди них немало
таких, кто отверг христианство и вернулся («отпал», как говорили тогда) в
язычество, но у большинства, он был уверен, в душе «таится драгоценное
сокровище: искренняя вера в Бога, религиозный страх, неиспорченное сердце,
смиренное сознание своей духовной нищеты. Инородческое население – это, можно
сказать, залежь, добрая почва, над которой стоит потрудиться в верной надежде
на обильный плод»[4]. Для лучших
вятских учителей и священнослужителей, таких как Н.Н. Блинов и И.А. Стефанов,
работа в области народного образования всегда была исполнена высокого духовного
значения.
Основной принцип педагогического
учения Ильминского состоял в воспитании и обучении «инородцев» на их родном
языке, включая преподавание Закона Божия и изучение основополагающих молитв в
начальной школе. Он указывал: «Единственным и верным проводником идей в самую
глубину сознания, в особенности на первых порах, служит родной язык. Русский
язык для инородцев, сколько вы его не учите и какие продолжительные курсы не
назначайте для этого, всегда останется для него чем-то внешним»[5]. Преподавание на родном языке, считал он, должно
продолжаться до того момента, когда «малые сии» смогут в достаточной мере
овладеть русским языком.
В связи с этим предполагалось
начать переводческую и издательскую деятельность на их языках. В статье
«Практические замечания о переводах и сочинениях на инородческих языках»
Ильминский для «большей живости» предлагал «не писать сначала по-русски, а
потом переводить, а сразу писать на инородческом языке»[6]. Переводческая комиссия была создана в Казани. Издательская
деятельность сосредоточилась главным образом также в Казани – городе, который
выступал в качестве своеобразного форпоста «инородческого» образования в силу
того, что был центром самого крупного этноса Поволжья – татарского. В
дальнейшем, в годы Первой мировой войны, благодаря усилиям замечательного
педагога и миссионера П.П. Глезденева, газеты на удмуртском и марийском языках
появились и в Вятке.
Ильминский с горечью отмечал
недостатки в деле религиозного и светского образования «инородцев» Поволжья и
Прикамья, которые вели к тому, что «инородческое население, даже крещеное, не
знает, не понимает христианской веры, представляя ее в виде своего рода
шаманства, да и вообще его религиозные понятия крайне скудны, ограничиваясь
кое-какими суеверными обрядами, наследованными от глубокой старины»[7].
Система Ильминского получила
общероссийское утверждение 26 марта 1870 г. для Поволжья, Сибири и Средней
Азии. Она оказалась альтернативной «обрусительному направлению просвещения
инородцев», сторонники которого предлагали использовать в обучении только
русский язык. Ильминский тоже говорил об обрусении, но понимал его не только
как «знание русского языка, а прежде всего как православие». Как отмечали его
ученики, «ему нравится хорошее русское слово, но без духа православия, без
православной идеи оно ему не нравится»[8].
Последователи просветителя так
объясняли суть его системы: «Цель – сближение и объединение инородцев с
русскими. Пути к цели: 1) Святое крещение инородцев. 2) «Полемика» с
инородцами. 3) Просвещение их – а) на инородческом языке – книжном, с
употреблением инородческого алфавита; б) на живом инородческом языке, с
применением в письме живого русского алфавита; в) на русском языке»[9]. Миссионеры высоко ценили мастерство Ильминского
выделять «народный русский из союза с книжным» и «давать ему превосходную
транскрипцию».
Ильминский предполагал, что учителя
и священники в инородческих селениях должны быть национальными кадрами,
получившими соответствующее образование и являющимися приверженцами православной
церкви. В этой связи возникла проблема открытия специальных учебных заведений –
как общеобразовательных, так и профессиональных.
Первой школой, работавшей по
системе Ильминского, стала основанная им Казанская крещено-татарская школа.
Открытие именно татарской школы объяснялось прежде всего тем, что в Поволжском
регионе татарский этнос был наиболее крупным по численности (после русского),
экономически сильным и имел свою религию – ислам. И крещение хотя бы части
татар, подготовка из них миссионеров-крестителей и их дальнейшая успешная
работа должны были, по мысли правительства, дать сильный толчок к
распространению христианства среди других, не столь крупных, этносов Поволжья.
Ободренный успешной работой
крещено-татарской школы, учиться в которую приезжали представители нерусских
народов со всей России, Ильминский открыл в Казани «инородческую» учительскую
семинарию и стал ее первым директором. Вместе с учащимися других народов с 1872
по 1904 гг. ее окончило 40 удмуртов.
Далее, в селе Старый Карлыган Уржумского
уезда Вятской губернии он открыл Центральную удмуртскую школу, которая должна
была готовить учителей и священников из удмуртского населения. На деле, однако,
она стала прежде всего общеобразовательным учреждением, поскольку других
крупных удмуртских школ не было. Она являлась образцовой в методическом
отношении и сыграла немалую роль в приобщении удмуртов к христианской
цивилизации.
Место для школы, выбранное
просветителем, было «как бы гранью между сплошной натуральной вотяцкой массой и
опасными ее окраинами». Под «опасными окраинами» имелось в виду неприятное для
христианских миссионеров соседство с селениями, где проживали мусульмане.
Однако Ильминский считал, что самая благодатная почва для духовного просвещения
– «захолустье, удаленное от бойких промышленных центров и движений». Поэтому он
отверг предлагавшиеся для Центральной удмуртской школы и также входившие в
Казанский учебный округ два прикамских уезда (Сарапульский и Елабужский) с их
городами-заводами и купеческими «перевалочными» городами на самой Каме. Он
доказывал «опасность» для тихих удмуртов таких «бойких» центров и посвятил все
силы и последние годы жизни созданию учебного центра в Карлыгане. В письме от 2
октября 1888 г. к Победоносцеву он писал: «Само провидение подготовило данные к
осуществлению этой школы. Поэтому я убедительнейше просил бы Вас оказать этому
делу поддержку по духовному ведомству и в высших правительственных сферах».
Обер-прокурор Святейшего Синода, уделявший немало внимания проблемам
просвещения «инородцев», оказал ему всемерную поддержку. Однако, на наш взгляд,
это не является оснований для оценок Ильминского и его деятельности, подобных
той, что дает современный венгерский историк П. Домокаш: «..Друг и верный
исполнитель планов известного черносотенца Победоносцева»[10].
Центральная удмуртская школа в
Карлыгане создавалась на базе обычной церковно-приходской школы, открытой в
1883 г. заботами священника-этнографа Б.Г. Гаврилова и учителя-удмурта К.А.
Андреева, являвшегося фактически самодеятельным миссионером, «деревянным
апостолом», как называли его в шутку коллеги. По разработанному Ильминским
положению, утвержденному в 1890 г., новая школа получила
«миссионерско-образовательное значение – быть рассадником
православно-христианского воспитания и русского образования для всего, по
возможности, племени вотяков». Главными предметами положение намечало «Закон
Божий, церковное пение, русский язык, славянскую грамоту», а второстепенными –
«арифметику, письмо и черчение». Большинство уроков проводилось на удмуртском
языке. Имелась школьная церковь, богослужения в которой велись по талантливым
переводам К.А. Андреева и Б.Г. Гаврилова.
Священники-педагоги всегда
призывали коллег к решению нравственных задач в ходе учебного процесса.
Крупнейший педагог и священник Вятского края второй половины XIX в. Н.Н. Блинов
отмечал: «Общая и главная цель, которую должны иметь ввиду преподаватели при
занятии каждым предметом в сельской школе, – умственно-нравственное развитие
детей. Положительное знание само по себе, без внимательного отношения к общей
образовательной цели не только бесполезно, но и вредно, как лишнее бремя»[11]. Таковы были педагогические приоритеты и самого
Ильминского. Начинания просветителя, его учеников и последователей были
нацелены не только на миссионерские, но и общечеловеческие, светские цели.
Ильминский был типичным
представителем настоящей русской интеллигенции. Он любил своих «инородцев». Но
в российском обществе постепенно вызревали черносотенные настроения и силы. Как
отмечала известный исследователь «инородческого» воспитания С.В. Чичерина, с
сентября 1903 г. новое руководство Казанского учебного округа стало вытеснять
«инородческие» языки из употребления в подведомственных школах, а спустя два
года кое-где уже висели объявления «Запрещено говорить по-вотски»[12].
Сам Ильминский не дожил до этих
времен: многие годы неустанного труда подточили его здоровье. Но его
просветительская система пустила мощные корни. Хотя и находились такие, кто
утверждал, что сам Ильминский «скептически относился к предпринятому им делу» и
«вообще сомневался в способностях своей паствы из удмуртов». Новое обострение
нападок на систему Ильминского пришлось на 1914 г. Одна из черносотенных газет
писала: «Ильминский подменил русское православие инородческим… Православие вне
русской культуры и цивилизации немыслимо… Употребление инородческих языков из
средства сближения мелких тюркскихх и финских племен с русским народом
превратилось в самоцель… Под видом применения системы Ильминского совершается
открытое поощрение русофобских стремлений и инородческого сепаратизма»[13].
«Черносотенец» Победоносцев
оставил, на наш взгляд, самую точную и искреннюю оценку деятельности
Ильминского: «Не без борьбы... достигал Ильминский осуществления своей мысли.
Многие восставали против нее, возражая против школьного обучения и богослужения
на инородческих языках. Но Ильминский упорно отстаивал свою мысль, ибо она
согласовывалась вполне с апостольским заветом – учить вере каждое племя на
языке его, и являлось единственно возможным средством для просвещения инородцев...
К счастью, в этой мысли нашел он себе поддержку в министре народного
просвещения... Не раз случалось мне говорить покойному гр. Толстому (Д.А.
Толстой, министр народного просвещения в 1864–1880 гг. – С.М.), что
самое плодотворное дело и самая важная его заслуга перед Россией состоит в том,
что он уразумел и поддержал Н.И. Ильминского...
Это был поистине учитель в высшем
значении слова, светильник, от которого многие огни загорались ясным светом.
Ученики его во множестве разошлись, им наученные и направленные, по Дальнему
Востоку учителями, священниками, диаконами инородческих местностей; из глубины
пустынь оренбургских, иркутских, алтайских, якутских отзывались сочувственно
голоса на зов его, к нему обращались за советом и одушевлением – не именитые,
не знатные, не богатые, но те – «малые и простые», кои работают по темным
углам, проливая свет посреди мрака, холода и неведения... Сущие простецы,
инородцы несли к нему свои бытовые нужды – и не раз в простых нуждах, мимо коих
другой прошел бы с пренебрежением, отстаивал он их и помогал им ходатайствами
своими в губернии и столице.
Другой такой ясной и чистой души не
приходилось мне встречать в жизни: отрадно было смотреть в глубокие, добрые и
умные глаза его, светившие в душу внутренним светом. Беседа его была ни с чем
не сравненная, всегда с солью, всегда в простоте, чуждой всякой аффектации, но
исполненной поэтических образом... Сколько было в его рассказах того тихого,
доброго юмора, без которого редко обходится добрая русская душа. Несравненная
простота души давала ему способность сближаться одинаково с людьми всякого
общественного положения, и самым простым и бедным он был столь же легок и
приятен, как начальственным и знатным. Притом никогда и ни в чем не слышалось в
нем ничего похожего на какую-либо претензию: все достоинство простоты
соединялось в нем со всею ее скромностью...»[14].
Один из современников Ильминского
вспоминал об отношении к нему его учеников: «Найдите среди его учеников хоть
одного, у которого при воспоминании о нем не блестели бы глаза, не
навертывались бы радостные слезы. Что их так связывает? Его горячая,
беззаветная любовь к ним, к их языку, к их младенческим верованиям. А сколько
самоотверженных, энергичных работников на ниве Божией – священников, учителей
вышло из школы Н.И. Ильминского!»[15].
Не только питомцы школ, открытых
Ильминским, но и их дети и внуки долго еще поминали его как святого и возносили
ему свои «инородческие» православные молитвы. Об этом было торжественно
заявлено в мае 1905 г. при открытии в С.-Петербурге Особого совещания по
вопросам образования восточных народов[16].
Председатель же совещания, член Совета министров А.С. Будилович отметил связь
идей Ильминского «с первоначальной славянской школою св. Кирилла – философа и
ее позднейшими отражениями в деятельности св. Стефана Пермского, Гурия и
Варсонофия Казанских, с одной стороны, и с началами «естественной педагогики»
Яна Амоса Коменского – с другой»[17].
В мае 1917 г. в Казани прошел
первый в истории России съезд народов Поволжья и Прикамья. Коми-зыряне, коми-пермяки,
чуаши, марийцы, удмурты, калмыки, мордва-эрзя, мордва-мокша, кряшены,
собравшись в здании университета в количестве более 500 делегатов, выразили
свое отношение к христианскому просвещению. Удмуртская, чувашская и кряшенская
секции съезда признали обязательным преподавание Закона Божия в школах. Другие
секции высказались осторожнее. Общая резолюция съезда гласила: «Преподавание
религии должно быть обеспечено. Но посещение не обязательно». Один из делегатов
в процессе выработки этого решения заявил: «Ведь мы лишили инородца своей
родной религии, затем мы постановлением отделим инородца и от христианской
религии. Не сделается ли наш инородец извергом от таких быстрых перемен? Не
противоречит ли это основным идеям Н.И. Ильминского?»[18].
Похоронен Ильминский был на Арском
кладбище в Казани. Многими инородцами он воспринимался как святой, и могила его
уцелела.
Таким образом, в деятельности
Ильминского среди финно-угорского населения Прикамья и Поволжья аккумулировался
весь предыдущий миссионерский и просветительский опыт Русской православной
церкви и педагогики. Главное, что обеспечило столь значительный успех его
деятельности и широчайшую популярность его самого – его истинно христианская,
терпеливая любовь к неграмотному, лишенному просвещения народу Вятского края и
сопредельных территорий.
Примечания
[1] Православный собеседник. 1911. №
4. С. 562.
[2] Очерки истории Удмуртской АССР.
Ижевск, 1958. С. 177 – 179.
[3] История удмуртской советской
литературы. Т. 1. Устинов, 1987. С. 23.
[4] Воскресенский А. Система
Н.И. Ильминского в ряду других мероприятий к просвещению инородцев // О системе
просвещения инородцев и о Казанской центральной крещено-татарской школе.
Казань, 1913. С. 14.
[5] Вятские епархиальные ведомости.
1913. № 24. С. 25.
[6] Там же. 1904. № 6. С. 332.
[7] Православный собеседник. 1871. №
3. С. 162.
[8] Воскресенский А. Указ. соч.
С. 7.
[9] Там же. С. 11.
[10] Домокаш П. Формирование
литератур малых уральских народов. Йошкар-Ола, 1993. С. 127.
[11] Блинов Н.Н. О способах
обучения предметам учебных курсов начальных народных школ. Вятка, 1868. С. 79.
[12] Чичерина С.В. У
приволжских инородцев. СПб., 1905. С. 211.
[13] Казанский телеграф. 1914. 2
февр.
[14] Толстихина А. С букварем
и Евангелием // Первое сентября. 1996. 12 сент.
[15] Вятские епархиальные ведомости.
1909. № 9. С. 221.
[16] Чичерина С.В. Положение
просвещения у приволжских инородцев // Известия ИРГО. Т. 42. СПб., 1906. С.
593.
[17] Труды Особого совещания по
вопросам образования восточных инородцев. СПб., 1905. С. 6.
[18] Протокол 1-го общего собрания
мелких народностей Поволжья. Казань, 1917. С. 48.